Дама с простудой в сердце - Страница 2

— А если твой миф воскреснет?

— Исключено! Он сидит в тюрьме и даже не знает, где меня искать. Да и зачем я ему нужна? Незначительный романтический эпизод в его жизни. Я для него ничто. Вряд ли он помнит о наивной девчушке, встретившейся ему четыре года назад на шумном черноморском курорте. Прошу тебя никогда не говорить со мной о прошлом. Нам надо думать о будущем.

Она права. Можно думать, можно строить планы, но нельзя предугадать, что готовит тебе судьба на крутых виражах. Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил!

До дома оставалось не больше пяти километров, когда машина въехала на узкий темный мост. С противоположной стороны на сумасшедшей скорости на мост влетела встречная машина. Удар получился такой силы, что Вячеслав вылетел через лобовое стекло, словно его выбросило с помощью катапульты. Пассажир, сидевший рядом с водителем встречной машины, был выкинут на капот тем же способом. «Волгу» лихачей отбросило назад, она сбила перила моста и зависла в шести метрах от бурлящего потока, покачиваясь, будто весы.

Юлю удержала на месте рулевая колонка, выбившая ей ребра, одно из которых царапнуло по сердцу. Умерла она не сразу. Перед ее сознанием пробежала вся жизнь, сотканная из коротких эпизодов, главным из которых был тот самый ялтинский миф с голубыми глазами и завораживающим голосом. Но он совсем не походил на смерть. Он был и оставался частью ее жизни, тем, кому она раз и навсегда отдала свое сердце. Судьба решила не отдавать ее жизнь никому другому и располосовала ее сердце.

На короткое мгновенье девушка пришла в сознание и услышала мужские голоса. Они доносились издалека, будто из глубокого колодца, и эхом отдавались в ее голове.

— Забери документы у мужика. Он сдох. Подбрось их Артему, а этого скинем в воду. Они чем-то похожи. Запутаем следы. Живо, Ванька, меня всего поломало. Машину в реку, и уходим под мост. Там сваи крепкие и переборки. Менты через три-четыре минуты будут здесь. Живо!

Послышался всплеск воды.

Они произнесли имя Артем. Юля открыла глаза. Вячеслава сбрасывали в воду, а на дороге перед ее машиной лежал Артем. Она не могла ошибиться. Жизнь не позволила им воссоединиться и обрести счастье. Теперь их объединила смерть. Юля попыталась улыбнуться. Она все же нашла его. Пусть так, но они вновь рядом.

Сознание ее померкло, и голова опустилась на искореженное рулевое колесо.

* * *

Усадьба князей Оболенских располагалась в сосновом бору между Ломоносовым и Малой

Ижорой, километрах в трех от Финского залива. Тихое уютное местечко. Жила в усадьбе вдова прокурора Ленинградской области генерала Лапицкого Анна Дмитриевна Лапицкая, в девичестве Оболенская, с двумя дочерьми: двадцатичетырехлетней Юлей и восемнадцатилетней Вероникой.

Не так уж Анна Дмитриевна была стара, чтобы называться старухой, но выглядела плохо, болезнь подкосила ее, и в свои пятьдесят восемь она готовилась отойти в лучший мир. Как доктор Введенский ни ободрял ее, она знала, что жить осталось несколько месяцев, а то и недель. Вот почему она торопилась побыстрее выдать старшую дочь замуж и отправить подальше от дома, где, по ее мнению, Юлю подстерегало большое несчастье.

Умирающая княгиня слыла человеком замкнутым и не любила откровенничать с близкими. О ее жизни мало что знали. Но все без исключения считали ее властной, сильной и мудрой женщиной, не лишенной самодурства и излишней чопорности. Однако она пользовалась всеобщим уважением и в некоторых случаях поклонением, так как очень много хорошего сделала для друзей и близких. И все они собрались сегодня вечером, чтобы отпраздновать помолвку старшей дочери и глянуть на ее суженого. В предстоящем замужестве Юли была какая-то тайна. А тайны любят все.

Гости собрались в каминном зале первого этажа, самом большом помещении дворца, где места хватило бы и для масштабной дискотеки. Кругом цветы, подносы с французским шампанским, а по центру — гигантский круглый стол, украшенный вазами с фруктами.

Хозяйка в темно-вишневом платье сидела в инвалидной коляске. Несмотря на болезненную бледность, лицо ее казалось веселым. Слегка подведенные розовой помадой губы и огромный пучок серебряных волос с сиреневым отливом делали ее похожей на императрицу со старых картин. Вот только трон сменить бы — и вылитая Екатерина Великая.

Возле хозяйки суетился доктор Введенский, один из лучших врачей области, профессор, многим обязанный семейству Лапицких и с давних пор считающий себя семейным врачом.

Заслуживает особого внимания и подруга хозяйки — ее троюродная сестра Нелли Юрьевна Белокурова. Она ненамного моложе Анны. Когда пребывала в хорошем настроении, имела цветущий вид, однако тут же увядала, превращаясь в старуху, если настроение ее падало хотя бы на несколько градусов. Муж бросил ее семнадцать лет назад по причинам, неизвестным присутствующим. С тех пор она жила в небольшой питерской квартирке, окруженная дюжиной кошек.

Павел Львович Шмелев, которому год назад стукнуло шестьдесят, выглядел стройным юношей и всегда одевался по последней моде. Шмелев был юристом и по роду своей деятельности адвокатом и душеприказчиком Лапицких. Всегда вежлив, улыбчив, немногословен и приветлив. То, что он был немногословен, хозяйку дома устраивало, так как Шмелев знал больше других и хранил в своем сейфе завещание Анны.

Больше остальных княгиня прислушивалась к Александру Ивановичу Трифонову. Саню она считала самым умным и проницательным человеком, несмотря на то что он не только не имел княжеских или даже дворянских корней, а происходил, по его меткому изречению, от серпа и молота. Да и видок у Трифонова был тот еще — будто его одели лет в шестнадцать, в день получения паспорта, и навсегда. Извечный серый твидовый пиджак, замусоленный галстук и сомнительной белизны рубашка. А когда он надевал свою шпанистскую кепку, люди по вечерам шарахались от него. Сколько ни просила его Анна хоть раз прийти в мундире полковника юстиции, ничего не получалось. Надевал мундир, лишь когда фотографировался на удостоверение, другие случаи припомнить трудновато.